Он любил классическую музыку, щедро поддерживал музыкантов, продюссировал представителей шоу-бизнеса. Неоднократно сидел, в тюрьме задушил человека, имел статус вора в законе. Все это об одном человеке. Лев Эпштейн был первым беларусским вором в законе и получил этот «титул» еще в 1950 году. Лева Бельмо — это его кличка — сумел уцелеть в бандитских разборках и прожить долгую жизнь. Рассказываем, как у него это получилось (даже тут не обошлось без Александра Лукашенко).
За решеткой — с детских лет
Лев Эпштейн родился в 1928 году в Бобруйске, тогда по большей части еврейском. Многодетная семья жила в центре, на улице Инвалидной (теперь это Энгельса). Две его сестры умерли в младенчестве. Старший брат Федор погиб во время ограбления инкассаторов. Лев, узнав о налете, примчался туда лишь к финалу, но вместе с сестрой-налетчицей также попал за решетку (надолго ли — неизвестно). А младший брат позднее станет врачом — и, встретившись с Львом-уголовником, «не узнает» его.
Когда Леве было 13, СССР вступил в войну с Германией. Отец, начальник одного из местных заводов, отказался от «брони», ушел на фронт — и в 1943-м погиб под Белгородом. Годы спустя Эпштейн найдет поврежденную вандалом его братскую могилу и возведет на ней памятник.
Уходя на фронт, в 1941-м, Эпштейн-старший взял у своего водителя обещание, что тот в случае необходимости поможет спасти его семью. Эта помощь понадобилась уже 27 июня, на шестой день войны, когда передовые отряды немцев заняли западную часть Бобруйска. Семья эвакуировалась в последний момент.
Подросток по дороге отстал от родных, но смог добраться до Ташкента, где по счастливому совпадению нашел мать и сестру. Однако работы не было, и парень стал воровать на базаре — сначала продукты, а потом кошельки. «Этот навык у него быстро нарабатывался, и довольно скоро он превратился в настоящего вора-карманника, в опытного „писаря“, ловко резавшего пысой (остро заточенной монетой) как наружные, так и внутренние карманы», — отмечалось в рецензии на биографию Эпштейна, написанную его дочерью.
Уже в 1942-м Лев впервые попадает за решетку — лишь на год, как несовершеннолетний. Отсидев, парень спустя некоторое время вернулся на освобожденную родину, прибившись к цыганскому табору. И скоро вновь попал в камеру за воровство. По слухам, его и других подростков освободил маршал Константин Рокоссовский, посетивший тюрьму, где они содержались.
В 1950 году Дзержинский суд вынес 22-летнему парню за очередную кражу уже полноценный приговор — шесть лет. Эпштейн попадает на Колыму, где становится участником «сучьей войны». Тогда, после Второй мировой, в советских исправительных учреждениях столкнулись в «разборках» две категории осужденных. Тех, кто жил «по понятиям» и никак во время войны не сотрудничал с государством, называли «ворами». А тех, кто, например, воевал в составе Красной армии, благодаря этому вышел на свободу, но затем снова оказался в лагерях — ну или просто «сотрудничал», занимая хлебные должности в низовой лагерной администрации, — называли «суками».
Лева принял сторону «воров» и, как говорили (и, судя по всему, писала в биографии его дочь), задушил одного из «сук». Те решили отомстить, закрыли его в шкафу и сбросили со второго этажа. Эпштейн чудом выжил, после чего «воры» в том же году короновали его — там же, на Колыме. Так уроженец Бобруйска стал первым человеком с таким статусом среди беларусов. Кличка нового «законника» звучала как Лева Бельмо, поскольку он имел бельмо на одном глазу: в детстве приятель повредил его снежком.
Тихая жизнь во главе бригады маляров
В самом начале 1956 года Эпштейн вышел на свободу и вернулся на родину, в Бобруйск, где в феврале его вновь задержали — опять за воровство. На свободу он вышел в 1960-м. И вскоре встретил в минском театральном кафе Агриппину, солистку Государственного академического народного хора (теперь это Национальный академический народный хор Республики Беларусь имени Цитовича). Лев женился на ней. У супруги уже был сын от предыдущих отношений, а в браке со Львом родилась та самая дочь Светлана, ставшая позднее биографом отца. Агриппина же потом работала певицей в минской филармонии.
О трех следующих десятилетиях в жизни Эпштейна известно немного. Например, в 1966 году он находился в Ташкенте, где стал свидетелем мощного землетрясения. В 1970-е и 1980-е числился руководителем бригады маляров и не представлял какой-либо серьезной угрозы для советских правоохранительных органов. Фраза «одну наколку на предплечье носил законник незаметно» из его биографии (переложенной кем-то из поклонников на стихи) свидетельствует, что он не выпячивал свою прошлую деятельность. Еще перед свадьбой Лев пообещал будущей жене, что больше не будет воровать и сидеть в тюрьме, и слово свое сдержал.
По одной из версий, Эпштейн к тому времени сменил род деятельности и стал специализироваться на решении конфликтов в воровском мире, чем, собственно, и занимались «законники». Однако насколько активной была такая деятельность, сказать сложно. Скорее, это могло быть позже, поскольку до 1991 года Бельмо не имел особого авторитета в уголовной среде, убийства 1950-го для этого, очевидно, было мало.
Да и в целом понятие «вора в законе» в БССР не прижилось. «Только после распада Союза криминальные авторитеты начали „официально“ говорить, что они „воры“», — рассказывал Владимир Тихиня, ранее один из высокопоставленных сотрудников Главного управления по борьбе с организованной преступностью и коррупцией МВД (ГУБОПиК). До провозглашения независимости такой статус среди уроженцев Беларуси, кроме Эпштейна, в 1981-м получил только Александр Захаров (Шурик Витебский).
Бобруйчанин уже мог бы спокойно встретить старость. Но после развала СССР на фоне политической нестабильности криминал вышел на поверхность, и Бельмо неожиданно оказался востребованным.
«Мощный старик» и помощь Кучме
Молодых «качков», решавших вопросы силой, в тот момент было хоть отбавляй, а вот «умудренных опытом» уголовных аксакалов преступному миру не хватало. Эпштейн и занял эту нишу.
«Он был одновременно адвокатом, прокурором, законоучителем и толкователем. Видя его элегантную фигуру где-нибудь в антракте балета, граждане перешептывались и женщины тревожно спрашивали: „Кто этот мощный старик?“ Не владеющие обстановкой мужчины пожимали плечами: наверное, какой-нибудь знаменитый скрипач», — иронично писала о воре в законе газета «СБ. Беларусь сегодня».
Светлана Эпштейн, дочь Льва, владела одним из минских кафе. Там бывали и сам Бельмо, и, например, криминальный авторитет тех лет Владимир Клещ (Щавлик) — о нем мы еще вспомним.
Борис Бернштейн, в середине 80-х работавший в ансамбле «Песняры», оставил любопытные воспоминания об общении с супругами Эпштейн. «Работать для них было настоящим удовольствием. А за этот год встречались мы с ними неоднократно, по поводу юбилеев и других праздников. Помимо хорошей оплаты, нас всегда покоряла атмосфера, которая царила на этих вечерах. Столов с такой закуской я не видел ни в одной стране, где побывал. Дорогущий коньяк лился рекой, но самое главное — это была обстановка уважительности и спокойствия в страшно беспокойное время. Сам Лев Иосифович любил подойти к столику музыкантов с бутылкой коньяка, сесть, выпить и поговорить, без всяких амбиций, очень просто. Кроме комплиментов от него и его жены мы ничего не слышали. И все присутствующие старались подстраиваться под их стиль. Ну, а уж как мы старались, можно было себе представить. Оркестр в составе 2−3 человек звучал как большой симфонический, и даже больше. Словом, ну просто идеальный клиент, и каждый его звонок с предложением воспринимался нами как праздник, как выигрыш в лотерею, а на дворе стояли не лучшие времена», — писал музыкант.
Впрочем, это точно не тот человек, которого стоило бы идеализировать. Как раз в то время в независимой Беларуси появился первый «свой» вор в законе и первый «смотрящий» (то есть уполномоченным решать все вопросы, связанные с воровским миром, на какой-то территории). Речь о Петре Науменко (Науме), о котором мы рассказывали в отдельном тексте. Пресса называла его «исполнительным директором минского преступного мира». Науменко решал повседневные вопросы — например, разбирался с конкурентами и сбором «общака» (общей кассы, деньги из которой идут на нужды воровского мира). Эпштейн, которому уже было за 60, заниматься такими «мелкими» вопросами не позволял ни возраст, ни статус. Он мог давать Науму советы, решать вопросы общего плана. И выступал посредником в конфликтных ситуациях — обязательно с выгодой для себя.
«Криминалитет? Тогда такое время было, что приходилось общаться с такими людьми. Их было очень много. Допустим, с одним бизнесменом у нас возник спор. Он посчитал, что я поступил неправильно. Я считал по-другому. Он уговорил меня съездить к авторитетному человеку, который должен был нас рассудить. Был такой Лева Бельмо. Он рассудил и сказал: „Ты мне должен пять тысяч и ты мне должен пять тысяч“», — вспоминал бизнесмен Евгений Хвастович, управлявший в девяностые минским футбольным клубом «Динамо».
Издание «Беларусская деловая газета» называло Эпштейна «безусловно признанным лидером организованного преступного сообщества Беларуси», который проводил «достаточно жесткую линию по консолидации криминального сообщества», являлся «главным авторитетом при разрешении спорных вопросов в воровском движении». Отмечалось, что он влиял и на события в Украине, где еврейская диаспора оказала финансовую поддержку предвыборной кампании Леонида Кучмы (он был президентом дважды в 1994—2005 годах). Кроме того, писала БДГ, Лева Бельмо практически полностью контролировал шоу-бизнес в Беларуси, вкладывая в него и в отдельных именитых артистов крупные суммы, что приносило в то время огромные доходы и давало возможность отмывать деньги, добытые преступным путем.
Изгнание из Беларуси и последняя разборка
В 1994 году к власти в стране пришел Александр Лукашенко. По его требованию глава МВД (1995−1999) Валентин Аголец приказал двум людям покинуть страну за 24 часа. Речь шла об Эпштейне и его выдвиженце Владимире Бирюкове (Бире) (он был коронован по рекомендации бобруйчанина). Тогда Лев уехал в Москву.
Между тем в конце 1996-го в стране фактически произошел государственный переворот: на сфальсифицированном референдуме была принята новая редакция Конституции, давшая президенту абсолютную власть, был распущен независимый парламент и создан подконтрольный. Как раз после этих событий Лукашенко обзавелся «эскадроном смерти» — командой, готовой выполнять любые поручения, вплоть до убийства. В декабре 1997-го исчез навсегда Владимир Клещ (Щавлик), преемник Петра Науменко (любопытно, что первоначально в его убийстве подозревали Эпштейна, которому это исчезновение помогло укрепить авторитет). За ним последовали и лидеры криминального мира. После чего «эскадрон» переключился на политических оппонентов Лукашенко: тогда были убиты политик Виктор Гончар, экс-глава МВД Юрий Захаренко и другие.
Выходит, что, выслав «патриарха преступного мира Беларуси», Лукашенко нечаянно сохранил ему жизнь — иначе чуть позже он, вероятно, разделил бы судьбу других отечественных криминальных авторитетов.
С того времени Эпштейн жил в российской столице. Часто бывал в московских Большом и Малом театрах, Театре эстрады и других престижных местах. Продюсировал будущих звезд эстрады. Среди них певец Трофим и исполнительница Анжелика Агурбаш — Эпштейн был на ее свадьбе. Общался с Иосифом Кобзоном, Аллой Пугачевой, а также с певцами, театральными режиссерами, актерами, писателями.
При этом уроженец Бобруйска, хоть уже был немолод и перенес несколько инфарктов, продолжил и свою преступную деятельность. Нашлись у него интересы и в Израиле — он часто посещал эту страну, — и в Украине, и в России. В последних двух странах его в числе других авторитетов даже задерживали в 1998-м. В Беларуси же он тогда скорее выступал лишь «консультантом» для младших коллег.
Большинство воров в законе не доживали до старости: как правило, их убивали либо они рано умирали сами — от наркотиков или проблем со здоровьем. В отличие от них Эпштейн прожил долгую жизнь.
В последние годы он, бывало, встречался в московском ресторане с Владимиром Бирюковым, где они вдвоем играли в карточную игру «терц». «Во время матча в пределах разумного разрешаются взаимные оскорбления. Однажды Лев Иосифович, человек, несмотря на возраст, очень темпераментный, несколько перегнул палку и на фене оскорбил воровское достоинство Бири. Биря, скрипнув зубами, хлопнул колодой и ушел — блатные не имеют права поднимать друг на дружку руку. Но они не прощают обид, <…>. Вскоре Биря раскопал, что <…> Бельмо не совсем этично поступил с <…> подпольной воровской кассой, общаком. <…>. В присутствии самых уважаемых лиц преступного мира состоялся суд, где Лев Бельмо сражался за свое имя, как берберийский лев. Старые воры, Япончик и другие не согласились с вердиктом, но авторитет патриарха был все же поколеблен. В огромной досаде Бельмо покинул „сходку“ и вскоре от огорчения умер», — язвительно писала «СБ».
На деле умер он в ноябре 2005 года. Как это случилось, точно неизвестно — по одной из версий, Эпштейну во время разборок пробили голову и он скончался в больнице. Ему было 77 лет — возраст долгожителя для представителя уголовного мира. Первого беларусского вора в законе похоронили на одном из минских кладбищ.
Читайте также
